Открылся занавес, и — аплодисменты. Еще ничего на сцене происходит, но акт искусства уже произошел. Работы Сергея Бархина предопределяют успех спектакля, фильма, выставки, или, по крайней мере, самого Бархина.
Что бы он ни делал, он строит собственное пространство там, где ему этого хочется, и с теми, кому он доверяет понимание этой стройки. Боюсь быть неточным, но мне кажется, что этот выдающийся художник ввел в сценографию точную до педантичности и одновременно необыкновенно свободную форму среды обитания героев.
Может, потому, что он прежде всего архитектор? Или график? Или живописец? Или оригинальный мыслитель? Или пото¬му что он Бархин!
…Чуть ли не тридцать лет назад он придумал и нарисовал три эскиза к «Ромео и Джульетте» для сцены Щукинского училища.
Осуществился один — тот, который было возможно исполнить.
На фоне сцены я и снял тогда Сережу из зала. Декорация дорисовала образ Бархина. Во всяком случае, прическу.
Апельсин в его руках — из второго эскиза.
А третий я вам перескажу. В начале спектакля вся сцена покрыта зелеными совершенными шарами арбузов. По ходу действия на них наступают, их топчут, они разваливаются и сок-кровь заливает сцену.
Бархин рассказал бы лучше: он говорит и думает блестяще, а я — как умею. Но впечатление от его замысла и эскиза было таково, что я отважился записать то, что чувствовал, в рифму.
Нагрузив баржу арбузом
И другим бахчевьем разным,
По речным морям кургузым
Плыл в столицу Стенька Разин.
Он скользил, минуя ГЭСы
И пустынные пространства,
Представляя интересы
Астраханского крестьянства.
Он лежал, любуясь синью,
На горе плодов налитых,
Положив себе под спину
Ватник от радикулита.
Думал о хитросплетеньях
Экономик и политик
И о том, что населенье
Чересчур стремится выпить.
Плыл он по речным извивам
Вдоль селений небогатых,
И ему казалось дивным,
Что в стране нет виноватых…
Над косой, рекой намытой
Чайка крыльями качала,
Картузом махал небритый
Дед с забытого причала.
Стенька встал — ноra босая.
Взял арбуз, что силы было.
И за борт его бросает,
Чтобы к берегу прибило.
Снова лег, достал горбушу.
Лук, стакан многоугольный…
И порожнюю чекушку
Скрыли волны Волги вольной.
В свете солнца уходящем.
Обнимая шар зеленый,
Он допел мотив щемящий
Про опавшие про клены.
И на дне июльской ночи,
Освещенный звезд союзом,
Думал он, что трудно очень
Выбрать спелые арбузы,
Что не каждому доступно,
Не круша арбузных кровель,
Угадать под коркой хрупкой
Вкус и цвет, и липкость крови..
…А на встречном теплоходе
Громкоговоритель ойкал,
Что, мол, к Марсу на подходе
Рукодельный спутник бойкий.
* * *
В это время в Вероне
Тоже вечер и лето.
На улицах запах помоев,
Подмышек и лестничных клеток.
Где-то почти не слышно
Страж в колотушку бьет,
И ветер едва колышет
Прелых шелков шитье.
На грязной булыжной площади,
Где пух от перин летает,
Стоит по колено в пошлости.
Толпа зевак и лентяев,
Словно носильщик под грузом
В грудь подбородок вбит,
Глядя, как сок арбуза
Лужицей в ямке стоит.
Мальчик — меньше подростка,
Девочка — только что женщина
Пали на перекрестке
Величия и унижения.
Пали зеленые, круглые,
Юные, как заря,
Жаркие, словно угли,
И совершенно зря…
* * *
Ох, в Вероне лета варево,
Тетки с шиком отоваренные
Макароны, липко сваренные
За щекой зубами жмут.
Мужики сидят небритые,
За столами, грубо сбитыми,
Итальянскими поллитрами
Поминание ведут.
* * *
… А баржа, качаясь тихо,
Миновав с рассветом шлюзы,
Подплывала к Шелепихе,
Чтобы там сгрузить арбузы.
\\ Новая газета. 23 – 26.12.2004. С.24