Татьяна Бархина

Внуки Пржевальского

Ровно сорок лет спустя после жизни в горо­де Фрунзе во время эвакуации нам с братом Сережей предстоит поездка в Пржевальск (те­перь Каракол) с пересадкой во Фрунзе (теперь Бишкек). Город, название которого у нас дома мечтательно произносили, как что-то очень при­тягательное, но такое далекое и недоступное, неожиданно становится реальностью. Мистика какая-то.

К сожалению, бабушки уже нет с нами. А как ей хотелось побывать там еще раз! Как бы она порадовалась нашей предстоящей поездке!

А получилось все следующим образом.

Под руководством профессора Н. Ковшова ГИТИС выпускает киргизскую студию для вновь создаваемого театра в городе Пржевальске. Те­атр должен открыться двумя спектаклями этой молодой труппы. Сереже предлагают «Женить­бу Фигаро» Бомарше. Тема и сама по себе очень интересна, но работа представляется нам заманчивой еще по двум обстоятельствам. Пер­вое и главное — неожиданно представившаяся возможность, каким-то образом снова увидеть Фрунзе — город нашего военного детства, вто­рое — некая связь-родство с Н. М. Пржеваль­ским, знаменитым путешественником, исследо­вателем Центральной Азии, в честь которого назван город.

Дома мы часто слышали эту звучную фами­лию. Дело в том, что двоюродная сестра и близ­кая подруга нашей бабушки Татьяны Алексан­дровны Новиковой — маминой мамы — Любовь Николаевна Лукутина была замужем за един­ственным племянником Николая Михайловича Пржевальского. Ее старший сын Коля, назван­ный в честь деда, даже ездил в научную экс­педицию в Монголию с помощником и учени­ком Пржевальского Козловым. Я рассказываю об этой родственной связи, потому что в пред­стоящей поездке это сыграет совершенно не­ожиданную роль.

Сережа в это время занят еще одним спек­таклем и великодушно предоставляет мне воз­можность, кроме эскизов костюмов, сделать и эскизы декораций с его консультациями. Ра­ботая над этим проектом, вспоминаем потряса­ющий спектакль замечательного театрального художника Головина во МХАТе в 1927 году.

Ловкий заведующий постановочной частью Пржевальского театра разместил изготовление декораций и костюмов в мастерских Большо­го. Это определило в какой-то мере художе­ственный прием решения спектакля — скорее оперный, чем драматический — писанные зад­ники и кулисы, соответствующие каждому месту действия. Такую работу могут выполнить только мастерские Большого театра. Настоящая встре­ча с ним впереди, почти через пятнадцать лет.

Ну вот, почти все сделано, доделки на месте.

Наконец, настал долгожданный момент, и мы с Сережей вылетаем во Фрунзе, где долж­ны пересесть на маленький самолетик Ан-24, который и доставит нас в Пржевальск. Работает машина времени — мы отправляемся в прошлое. В самолете нас охватывает трепет, волнение, мы наперебой делимся нахлынувшими воспомина­ниями. Вылетели из Москвы вечером, но тут же начался рассвет — летим навстречу солнцу, ночь исчезает. Начало многообещающее.

До самолета, который должен доставить нас из Фрунзе в Пржевальск, четыре часа, и мы решаем выбраться в город, надеясь увидеть ме­ста, в которых провели детство. Мы знаем на­звание улицы, — это уже кое-что, но с тех пор многое могло измениться. Времени у нас очень мало. Не раздумывая, садимся на рейсовый автобус до городской автостанции. Надо бы на такси. Но, то ли мы не сообразили, то ли не было денег, то ли не было такси. Автобус тащится со всеми остановками страшно медлен­но. Время неумолимо бежит. С любопытством поглядываем в окна. Бедноватые окраины на­поминают улицу нашего детства. Мелькают не­большие одноэтажные домики с садиками, ары­ки, но верблюдов уже не видно. Наконец, доез­жаем до автостанции и понимаем, что времени у нас просто не осталось — только вернуться обратно. Мы невероятно расстроены, обидно.

Вдруг, на глаза попадаются кассы аэрофлота, и Сереже молниеносно приходит удачная мысль купить обратные билеты в Москву, чтобы в дальнейшем ни от кого не зависеть. Срабаты­вает большой опыт работы в провинциальных театрах. Поездка начинает приобретать хоть какой-то смысл, но мы еще не представляем, как нам это пригодится в дальнейшем.

Впереди ноябрьские праздники, и в кассе нам равнодушно отвечают: билетов в Москву нет.
Неожиданно на моих глазах начинается не­вероятный спектакль. Сережа явно обладает ак­терскими способностями и умением почувство­вать ситуацию. Находчивость его фантастиче­ская, реакция моментальная. Втянув голову в пле­чи, в легком поклоне, со скромным видом, слов­но извиняясь, он проникновенно произносит:

— Понимаете, мы внуки Пржевальского… (приближаясь на поколение, но это уже не име­ет значения), приехали посетить его могилу (та­кое не придумаешь).

С одной стороны я готова провалиться сквозь землю от примазывания к фамилии известного путешественника, с другой — меня начинает разбирать смех от комизма ситуации (тоже мне дети лейтенанта Шмидта).
Но эффект потрясающий. Реакция кассиров превосходит наши ожидания. Уважение к имени непререкаемо. Билеты сразу находятся, и с боль­шим почтением к потомкам нам их вручают.

Как же они пригодились! Дирекция театра совершенно не торопилась выпускать спектакль. Наши обратные билеты заставили их шевелиться. Иначе, пришлось бы нам застрять там надолго.

Конечно, мы съездили на могилу Прже­вальского. Памятник красиво стоит на высо­ком берегу озера Иссык-Куль — большая глыба и на ней орел с распростертыми крыльями — перед ним безбрежные дали.

Куда нас занесло? У меня ощущение, что мы на краю света.

Постояв у памятника (авторы А. Бильдерлинг и Шредер — те же, что и известного бюста перед Адмиралтейством в Петербурге) и положив цветы, зашли в маленький музей, уже совершенно естественно говоря, что мы потомки великого путешественника — какая-то связь все-таки есть. Правда, Сережа совершен­но искренне убежден и продолжает настаивать на том, что мы именно внуки.

Хотя нам и не удалось побывать в том ме­сте, где жили в детстве и куда стремились, все равно возникло ощущение, что мы прикосну­лись к нашему прошлому.
2003-2004 годы.

Рукопись// Архив В. И. Березкина.

Сережина операция

«Вилла Мария Чечилия» — так называется клиника близ маленького городка Луго, нахо­дящегося в 30 км от Равенны, в итальянской провинции Романья. Волею судеб и благода­ря друзьям мой брат Сережа, его жена Лена и я оказались там в марте 2007 года. Итальян­ский кардиохирург синьор Альберто Репозини должен делать Сереже операцию на сердце — шунтирование. Нас ждет одно из самых тре­вожных и серьезных испытаний в жизни.

Сколько же этому предшествовало сомне­ний, противоречивых мнений и советов много­численных Сережиных друзей — Тонино и Лоры Гуэрра, Камы Гинкаса и Геты Яновской, Ми­ши Демурова и многих других. Рассматрива­лись различные варианты: делать операцию или не делать, и если делать, то каким способом? Где делать — в Германии или во внезапно воз­никшей Италии? Из-за длительной неопреде­ленности Сережа был ужасно взвинчен. Долго, нервно и мучительно они с Леной принимали решение. Каждое новое предложение сбивало с толку, приводило в замешательство. В конце концов, Лена перестала подзывать Сережу к те­лефону. Непрерывное обсуждение этой темы приводило его в чрезвычайно нервозное состо­яние.

Когда решение, наконец, приняли, всем стало легче, несмотря на то, что главная про­блема была еще впереди. Решающую роль в вы­боре сыграло то, что доктора Репозини уже знали в Москве. Он делал подобные операции известным русским: В. Терешковой, Ю. Соло­мину и другим. Это внушило доверие. Кроме того, русским оказался ассистент синьора Ре­позини доктор Котельников. Забегая вперед, скажу, что он проявил себя на редкость милым, внимательным, чутким и заботливым. Двенадца­тилетняя жизнь и работа в Италии совершенно искоренили в нем господствующее у нас отно­шение к людям.

В какой-то момент Сережа позвонил и спро­сил, не поеду ли и я с ними. Мысль эта прихо­дила мне в голову, но я не решалась предло­жить свою помощь — это создавало дополни­тельные сложности с оформлением документов и пр. Но находиться далеко в такой тревож­ный момент было бы безумно тяжело. Забота, поддержка и присутствие близких людей совер­шенно необходимы, особенно Сереже. В Ита­лии это принято, и то, что мы оказались там втроем, никого не удивило. Мне хотелось хоть чем-то помочь Сереже, отвлечь его от мрач­ных мыслей, да и просто быть рядом. Держал­ся он великолепно и не показывал волнения. Решившись на операцию, Сережа бесстрашно ринулся на это очень серьезное мероприятие.

Все колебания и сомнения были забыты, что поразило меня. О том, что творилось у него в душе, можно было только догадываться. Мне, как назло, в голову лезли всякие тяжелые слу­чаи, и страх предстоящей непростой операции постоянно сидел внутри, но я это тщательно скрывала.

Наконец, наступил день отлета в Италию.

В Милане нас встретил доктор Котельников, и на его машине мы долго ехали по долине реки По, пересекая Апеннинский полуостров с запада на восток.

Приехали на место ночью. Устроив Сережу в большую, сверкающую чистотой, благоустро­енную палату, измотанные перелетом и переез­дом мы с Леной отправились в гостиницу. Утром нас ошеломило великолепие ранней итальян­ской весны. Прохладный, прозрачный воздух напоен запахом земли, цветущих фруктовых де­ревьев, моря (оно в 30 км). Вокруг чудо расцве­тающего мира — розовые, белые, желтые ряды цветущих деревьев: черешни, миндаля, перси­ков, чередующиеся с аккуратными рядами ви­ноградников. Буйное, радостное пробуждение природы совершенно не совпадает с нашим со­стоянием, но вселяет уверенность.

В больнице обстановка идеальная. Пора­жает невероятная чистота, отсутствие каких- либо запахов. Все больные в аккуратных пижа­мах, хотя народ очень разный — много старых простых людей, окруженных многочисленными родственниками. Оказывается, в Италии даже в частных клиниках государство платит за пен­сионеров.

До операции два дня. Сережа на удивле­ние спокоен, во всяком случае, внешне. Он должен пройти какие-то обследования и отпус­кает нас с Леной в Равенну. Впервые увиде­ла непревзойденные мозаики: Мавзолей Галлы Плачидии, Сан Витале, баптистерий. Восторг от этого великолепия ненадолго отвлек от мыс­лей об операции.

Я еще не сказала, какую неоценимую по­мощь оказали и какое огромное участие в Се­режиной судьбе приняли нежно любимый и лю­бящий преданный друг Тонино Гуэрра и его же­на Лора. Именно они договорились о том, что операцию будут делать в этой частной клинике, принадлежащей другу Тонино синьору Этторе Сансовини — миллионеру, владеющему десят­ком таких клиник в Италии. Лучшего не могло и быть. Теперь-то мы понимаем это совершенно отчетливо.

Забегая вперед, скажу, что уже после опе­рации, прогуливаясь по коридору, мы столк­нулись и познакомились с владельцем клини­ки. Он, приветливо улыбаясь, с раскатистым «р» произнес, что рад оказать помощь другу его большого друга Тонино Гуэр-р-р-ра. Тонино здесь все знают и очень любят, как, впрочем, и в Москве.

Несмотря на небольшой, я бы даже сказа­ла маленький рост синьора Сансовини, сразу было видно, что он главный в группе высоких и представительных мужчин. Аккуратненький, не модно, но очень тщательно одетый, с круп­новатой головой и гладким, энергичным, жиз­нерадостным лицом — настоящий миллионер из фильма.

Наступил день операции. Мы с Леной си­дим в палате, из которой только что увезли Сережу, и ждем. Время тянется медленно. Ожи­дание очень томительно. Часа через три-четыре приходят хирурги. Обычно красивое, мягкое, улыбающееся лицо синьора Репозини сейчас напряженное и сосредоточенное — на нем сле­ды тяжелой работы. Перед нами совершенно другой человек. Мы застыли, напряженно глядя на него. Это самый тревожный момент. От вол­нения я окаменела, как в детской игре «замри», не могу пошевелить и пальцем — что он ска­жет? Проходят какие-то секунды, они кажутся вечностью. Наконец, Репозини заговорил. Он успокаивает нас, говоря, что операция была на открытом сердце (это достаточно серьезно), все прошло хорошо, и Сережа пробудет сутки в реанимации. У Лены от облегчения брызнули слезы, а у меня все, как в тумане.

Напряжение немного спадает, и мы вялые и обессиленные бродим по клинике, не зная, куда приткнуться. Как-то там Сережа?

Прошел только первый этап. А предстоят десять очень тяжелых дней.

На следующий день опять сидим в палате и ждем каких-либо известий. Пытаемся что-то узнать сами, но мешает незнание языка. На­конец, забегает доктор Котельников и говорит, что Сережу переведут из реанимации только к вечеру, что у него все хорошо (это с меди­цинской точки зрения, а каково ему на самом деле?). Идем с Леной в сад, пьем кофе, а ко­гда возвращаемся в палату, вбегает медсест­ра и знаками показывает, чтобы мы с вещами быстро следовали за ней. Оказывается, Сережу уже перевели, и он невероятно беспокоится — где мы, почему нас нет около него?

Входим в послеоперационную палату и ви­дим Сережу, опутанного многочисленными труб­ками, с безумно измученным, разгневанным ли­цом. «Где вы были? Я вас не знаю, убирайтесь… Я бог знает, что передумал… Я решил, что вы попали в автокатастрофу…», — набрасывается он на нас. Это невыносимо. Сердце разрыва­ется от страха и жалости. «Сереженька, ми­ленький, тебе нельзя волноваться, произошло недоразумение, успокойся, у тебя поднимется давление», — виновато говорим мы. Но Сере­жа еще долго возмущенно рассказывает, ка­кие мысли о возможных несчастьях приходили ему в голову, как он беспокоился, как спра­шивал каждого, проходящего мимо него: «Где моя жена? Где моя сестра? Где мой хирург? Где Тонино Гуэрра? Почему меня не переводят в па­лату?» Наверное, действие наркоза усиливало его фантазии и беспокойство.

Наступили трудные дни — постоянная боль в груди и спине, мучительный кашель, невоз­можность самостоятельно сесть. К тому же Се­режа бросил курить — это не просто. При каж­дом приступе кашля мы с Леной бросаемся к нему и приподнимаем его. Опираться на ру­ки нельзя. Правда, вскоре Сережа наловчился подтягиваться на руках, держась за веревку, привязанную к спинке кровати. Кажется, что все это никогда не кончится. Сережу расстраивает, что восстановление идет медленно. Временами он восклицает: «Зачем я на это пошел? Как я мог им отдаться?» Но чувство юмора не из­меняет ему даже в такое трудное время. Часто перебрасываемся шуточками, смеемся. Как-то раз, когда Сережа сидел в неудобном низком кресле, из которого он не мог самостоятельно встать, раздалось требовательно-возмущенное: «Поднимите меня!» Мы с Леной, кряхтя, вытя­нули Сережу из кресла. «Что, тяжело было?» — участливо с усмешкой спрашивает он, и после небольшой паузы с насмешливым и озорным лицом назидательно произносит: «Тренировать­ся надо было в детстве…» Сережа имел в виду себя, а мы с Леной решили, что эта фраза относится к нам, и потом все втроем долго беззвучно сотрясались от смеха. Эпизод этот мы часто вспоминали, что неизменно веселило нас. А Сережа, смеясь вместе с нами, все же обижался на то, что мы недостаточно серьезно относимся к его болезни. Но смех снимал на­пряжение.

В клинике кем-то из начальства было ска­зано: «Этим русским ни в чем не отказывать». Указание привело остальных к мысли, что мы — русская мафия. Действительно, отношение пер­сонала чрезвычайно внимательное, выполняют любую просьбу. Постоянно приходят врачи, де­лают многочисленные анализы, уколы, капель­ницы, каждый день меняют постельное белье. Уход потрясающий.

Часто звонят друзья. Все очень беспокоятся о Сереже. Почти каждый день звонит Тонино. Сразу после операции он сказал: «Ну, Сережа, теперь ты немножко романьолец (от названия провинции Романья, где мы находимся)». Сере­же такой вариант пришелся по душе — отсюда и сам Тонино, и Федерико Феллини, и Мике­ланджело Антониони.

Живут Гуэрра относительно недалеко, в ма­леньком городке Пеннабилли в горах. Жена То­нино Лора несколько раз приезжает с цветами и фруктами навестить Сережу (ехать часа три, но здесь расстояния воспринимаются несколь­ко иначе).

Как только Сережа смог вставать и ходить, мы начали прогуливаться с ним по коридору, потом стали заглядывать в бар, где можно бы­ло выпить изумительный сок красного апельси­на, бокал вина или чашечку каппучино, съесть вкусную пиццу с грибами или бутерброд из све­жайшего хлеба с тонко нарезанной колбасой — «мортаделлой».

К нам присоединялась русская супруже­ская пара, приехавшая на операцию в один день с нами, и мы подолгу с наслаждением сидели за столиком, совершенно забывая, что находимся в больнице. Сережа с аппетитом ел и развлекал всех разными историями. Потом стали выходить с ним в сад и сидеть на скаме­ечках среди экзотических вечнозеленых расте­ний, с любопытством разглядывая разнообраз­ные невиданные цветы и листья.

После двенадцатидневного пребывания в больнице, которую, несмотря на Сережи­ны страдания, мы вспоминаем добрым словом, отправились в городок Кастрокаро. Опять же с помощью Тонино и Лоры Гуэрра нас посе­лили в великолепном отеле с термами, рас­положенном в огромном саду. Отель построен в 1938 году в стиле Art Deco для Муссолини. Это была его резиденция, где он весело прово­дил время со своими приспешниками.

Нам нравится архитектура, огромный сад- парк с вечнозелеными растениями и сам го­родок. Сережа просто в восторге от всего. Производит впечатление масштаб здания, кра­сивые геометрические орнаменты из керами­ческой плитки и барельефы на фасаде, парад­ный интерьер с изысканными строгими деталями и очень красивые мраморные мозаичные полы.

Я вспоминаю сад великана из сказки Оска­ра Уайльда, где круглый год цвели цветы, и ита­льянские журналы 1930-х годов с фашистской архитектурой, которые в детстве мы видели в дедушкином кабинете. Он, не побоявшись, сохранил их и даже показывал нам, надеясь на наше благоразумие.

О Муссолини напоминает многое: и медная табличка с надписью «Зал Муссолини» на од­ной из дверей, и многочисленные фотографии на стенах, где он в парадных белых брюках, си­нем кителе и белой форменной фуражке в окру­жении красивых дам и приближенных.

Стиль 1930-х бережно сохраняют.

Место это и сейчас привилегированное. Здесь собираются члены Rotary club и Lion’s club. Как-то перед одним из таких сборищ по периметру внутреннего двора зажгли фа­келы. Зрелище колеблющихся языков пламе­ни в темноте завораживает. Впечатление такое сильное, что дрожь пробирает. Кажется, что мы каким-то образом перенеслись во времена Муссолини или тайно присутствуем на собра­нии масонской ложи. В окружении почтитель­ных, элегантных мужчин появляется и сам си­ньор Сансовини — отель принадлежит ему.

Отношение к Сереже невероятно почти­тельное. Ему предоставили большую угловую комнату с шестью окнами — президентский но­мер — оттуда раскрывается восхитительная па­норама сада. Уж не здесь ли жил сам Муссоли­ни? Сережа очень доволен. Ему это напоминает Суханово нашего детства — уютные гостиные, на стенах гравюры и репродукции картин хо­роших художников, в коридорах еле слышно звучит мелодичная музыка, все очень стильно, людей почти нет, прекрасная еда, внимание. Мы попали в райское место, создается ощуще­ние, что все существует для нас, и нам остается только наслаждаться. Начинается новый, луч­ший этап нашего пребывания в Италии.

Но на следующее утро у Сережи проис­ходит чудовищный приступ тахикардии и мер­цательной аритмии. Он никогда не испытывал подобных ощущений, и ему кажется, что он уми­рает. Я не могу ни измерить давление, ни сосчи­тать пульс — с сердцем творится невообрази­мое. Очень страшно, что там что-то разорвется. Лена в жутком волнении, у меня сердце ухо­дит в пятки. Что же делать? Понимаю только, что должна держаться, и, как можно спокой­нее, говорю, что у мамы такое бывало. Звоним доктору Котельникову, звоним врачу в Москву с вопросами: «Что делать?» В конце концов, через два часа приезжает Котельников (хоро­шо, что ему можно все объяснить по-русски). Сделав какой-то укол, он увозит Сережу с Ле­ной в клинику. Там Сереже ставят суточную капельницу. К счастью, на следующий день они возвращаются.

Хотя Сережа чувствует себя неважно и по­чти не выходит из дома, окружающая обста­новка все-таки действует на него благотворно.

Но почти все время нашего пребывания в Кастрокаро непрерывно идет дождь. Четыре дня подряд. Это похоже на всемирный потоп, а наш отель — на Ноев ковчег. К счастью, в нем можно жить, не выходя наружу. Мы путешеству­ем по этажам, рассматриваем достопримеча­тельности, наслаждаемся видами, открывающи­мися на старинную крепость и горы, пьем кофе в баре, беседуем. Так проходит день за днем.

В один из серых дождливых дней навестить Сережу приезжают Тонино с Лорой. В горах, где они живут, выпал снег. Тонино укутан в длин­ное теплое пальто. На нем большой вязаный шарф с красивым мелким орнаментом. Лора озаряет все своими яркими солнечными воло­сами и необыкновенными голубыми глазами. Идем вместе обедать. Тонино рекомендует за­казать настоящую итальянскую еду: тальятелле — домашнюю лапшу, а на десерт очень вкусный ягодный щербет. Во время обеда он все время рассказывает разные истории, при­говаривая: «Аллоре, Сережа, слюшай…», а Ло­ра переводит (получилась игра слов). Я не все слышу, но воспринимаю его итальянский как музыку. Иногда Тонино переходит на русский. Глаза его сверкают юмором, от него невоз­можно отвести взгляд, он как магнит. Все время старается подбодрить Сережу. Правда, доволь­но быстро устает. Оказывается, Тонино приехал к нам после посещения врача в Римини. Они начинают собираться в обратный путь — им еще ехать домой, по крайней мере, часа два-три.

Но и наше пребывание в этом замечатель­ном, необыкновенном месте подошло к концу. Мы переезжаем на поезде в Милан.

За четыре дня в Милане удается кое-что по­смотреть. В Сереже произошли поразительные перемены, он начал много ходить, появились желания и интерес к окружающему. Архитекту­ра отвлекла от болезни. Он перестал прислу­шиваться к собственным ощущениям.

Как только мы оказались на площади Дуо- мо и увидели белое мраморное кружево со­бора на фоне ослепительно синего неба, со­стояние его совершенно изменилось. Откуда-то появились силы.

Мы бродим по улочкам старого Милана. Сережина ненасытность невероятна. Мы еле поспеваем за ним. Прошлись по знаменитой Галерее Виктора-Эммануила — величественно­му стеклянному пассажу, посмотрели скромный фасад Ла Скала и с трепетом заглянули в зна­менитый зрительный зал, восхитились церко­вью Сан Сатиро великого Браманте, невдалеке виднелась башня Веласка, которой мы востор­гались в 1960-е. Побывали и в галерее Бре- ра, увидели «Обручение Марии» великолепно­го Рафаэля, посмотрели любимых Пьеро делла Франческу, Мантенья, Карпаччо, огромные по­лотна Веронезе, Беллини и Тинторетто, фрески Браманте, и даже Моранди и Карло Карра, ко­торых открыли для себя в 1950-е. Впечатление грандиозное. Съездили мы и к знаменитой церк­ви Сан Амброджо с поразительно красивым внутренним двором с аркадами. Потом в су­мерках долго брели оттуда пешком через весь город до площади Дуомо, где вкусно поужина­ли в приглянувшемся ранее ресторанчике. Там нас принимали уже как старых знакомых.

Милан XIX и начала XX веков — настоящая европейская столица с великолепными широ­кими улицами, застроенными роскошными, ка­менными домами. Крупные выразительные дета­ли придают зданиям величественный масштаб.

Так получилось, что пребывание в Милане совпало с нашим днем рождения. Сережа ре­шил отметить рождение и «возрождение» при­обретением хороших часов. Написала эти сло­ва и подумала, как хорошо, что все произошло именно в Италии — родине Возрождения. Мы долго бродили в поисках нужного магазина, по­том Сережа придирчиво выбирал подходящую модель. Посоветовал мне тоже купить часы. Кстати, Сережа всегда любил отмечать окон­чание крупной работы покупкой какой-нибудь памятной вещи. Заразил этим и меня. Появи­лась хорошая традиция. В конце концов, мы оба уехали из Италии с новыми часами. Теперь они всегда будут напоминать нам грандиозную итальянскую эпопею.

Сейчас, по прошествии некоторого време­ни, все вспоминается, как диковинный сон — а было ли…

2007 год.
Рукопись // Архив В. И. Березкина.