Впервые я встретил Сережу в 1956 году в стенах Архитектурного института. Мы были такие разные: ему — 18 лет, мне — 24; он — со школьной скамьи, я — после армии; за его спиной два поколения профессиональных архитекторов, в моей родословной — служащие и крестьяне. И все же мы стали друзьями.
Что нас сближало? Может то, что родились в одном роддоме (Грауэрмана на Арбате)? Может быть, учась в одной группе МАРХИ, нам было о чем поговорить и о чем помолчать? А возможно, предопределение: по космическому гороскопу союз Овена (знак Сергея) и Козерога (мой знак) гармоничен.
Кстати, у людей, рожденных под знаком Овена, с раннего возраста проявляется любовь к искусству, архитектуре, литературе. Они становятся прекрасными художниками, оформителями, декораторами.
Еще в студенческие годы Бархин приходит к осознанию себя, как натуры тонкой, одаренной, с некоторой долей романтизма и желанием утвердить свою личность в сфере искусства.
Нередко свои курсовые архитектурные работы Сергей заканчивал дома. Когда приносил на обсуждение, все, затаив дыхание, ждали маленького чуда: он обязательно делал что-нибудь оригинальное, не укладывающееся в рамки общепринятого. Были случаи, когда его проект приводил преподавателей в шок, и ему ставили «пару». Потом правда, «пару» исправляли, когда шок проходил.
Последующая работа Сергея в Моспроекте после окончания института была непродолжительной: он восстал против роли исполнителя чужих замыслов, конвейерного производства проектов для массового строительства и так называемого авторства в составе авторских коллективов. (Ушел из Моспроекта в 1965 году, по его собственному выражению, когда отпустил отдел кадров).
С этого момента всю свою энергию и талант он отдаст театру и книжной графике.
Пускаясь в свободное плавание, Сергей не порывает с архитектурой окончательно: не раз потом будут появляться в печати статьи с освещением отмеченных премиями конкурсных работ: «Детский кинотеатр на Арбате» (1967г.), «Здание современного театра» (Амстердам, 1987г.), «Жилище для бездомных» (Мадрид, 1987г.) и другие.
Да и театральную сцену он будет рассматривать как архитектурное пространство, в котором есть место перспективе (спектакли «Народовольцы», «Укрощение строптивой»), стилевым признакам («Собачье сердце». «Тит Андроник», «Сила Судьбы»), архитектурным деталям («Ромео и Джульетта»),
Быть «не школьным, а вольным» — совсем непросто: нужно иметь характер бойца.
Потребуется время, чтобы с одной стороны пройти суровую школу жизни на казахской целине в студенческом отряде, на Северном Алтае в золотоискательский партии; с другой — правильно распорядиться собственным умом, гибким и острым, как шпаги его любимых трех мушкетеров; с третьей -набраться силы духа, чтобы противостоять социальному регламенту в искусстве, чьим-то материальным интересам и карьеристским целям, преодолеть сомнения и неудачи («я один, все тонет в фарисействе») и каторжным трудом десятки раз доказывать режиссерам и директорам театров свое право на индивидуальное видение, на желание делать, что хочешь.
Достаточно взглянуть на географию мест его работы: Москва, Ленинград Горький. Минск, Свердловск, Ростов-на-Дону, Вильнюс, Куйбышев. Казань, Рига, Пермь, Саратов, Тула, Иваново, Биробиджан, зарубежные города, чтобы понять, какие колоссальные усилия (более сотни спектаклей и десятки книг) нужны для достижения цели.
Вряд ли сегодня Сергей Бархин будет отстаивать свое заблуждение молодости: — «Ты работаешь на авторитет один год, а авторитет на тебя -десять лет». Маловато будет!
Быть независимым и самостоятельным еще сложнее: нужна, по мнению Д.Джойса, изоляция от общества в целом как непременное условие для плодотворного творчества художника.
Сергей — противник всяких группировок, кланчиков, лозунгов типа «возьмемся за руки, друзья». Он руководствуется не обустройством порядка вещей в мире, а стремлением разобраться в себе, навести в себе порядок.
Естественно, такая точка зрения ставит его в оппозицию к «дисциплинированному муравейнику», а нередко ведет к бунту против любых попыток ограничить свободу личную и свободу творчества.
Больше всего Сергея (по его же признанию) раздражали записанные в партитурах у всех русских композиторов смены декораций.
Даже в общении с друзьями любое покушение на творческую независимость вынуждает его держать дистанцию.
Для него, я думаю, архитектура, живопись, графика — это игра, в которой необходимо каждый раз заново проявляться в своих работах, начинать с нуля,
импровизировать, пытаться избегать не только чужих, но и своих повторов, заученных приемов, наработок.
Вспомним у К. Бальмонта:
Я — внезапный излом,
Я — играющий гром,
Я — прозрачный ручей,
Я — для всех и ничей.
Известный датский философ-иррационалист С.Кьеркегор задолго до смерти своей надгробной эпитафией избрал: «Тот Единичный».
Думаю, что единичный — это категория, пронизывающая все мировосприятие Сергея в трех временных аспектах — детстве, юности и зрелом возрасте. Из этого мировосприятия сформировалось его мировоззрение, на базе которого он строит свое мироздание, следуя «нитью Ариадны» от фильма «Чайки умирают в гавани» к чеховской «Чайке», «Чайке по имени Ливингстон» Ричарда Баха и далее к чайке, имя которой Сергей Михайлович Бархин.
Портрет Сергея Бархина можно дополнить коснувшись отдельных черт его характера, облика, принципов. Как говорится, выйти за рамки жанра, углубившись в психологию героя.
Так в предисловии к каталогу моей юбилейной выставки он подписался «архитектор и художник Сергей Бархин» и сделал приписку: «Дорогой Вадик, если тебе надо и кажется правильным, можешь подписать и Народный России, и лауреат Госпремии, и профессор (все заработал), или что-нибудь одно – как будет правильно. Хотя все х… ».
*
Жизненная философия Сережи в корне отличается от вульгарно-материалистической, провозгласившей: «Бога — нет, отца — в рыло, жизнь — клеточка». Его приоритеты: «Все от бога, любовь к отеческим гробам, духовная вселенность». «Восток, — говорит он, — мудрее Запада».
Черта, особо присущая ему, — любовь и трогательная нежность к животным. Будь то кобыла Машка (лошадь, на которой он возил воду на целине), ослик с Кавказа- прототип ослика в книге «Платеро и я» и почти карманные собачки, постоянно ютящиеся около него в московских квартирах, где он проживал и проживает. Ибо для него нет большего злодейства, чем побить собаку, тем более убить живое существо (убить директора театра можно).
С каким гневом и криком: — «Ты зачем убил утку?!» — обрушился он при встрече на сокурсника-охотника по прошествии многих лет после самого случая.
В 2002 году на торжественном вручении премии Станиславского в номинации художественное оформление спектакля Сергей предложил распилить переданный ему памятный премиальный знак (золотое факсимиле Станиславского) пополам: для себя и своего Немировича-Данченко — сестры Татьяны Бархиной, которая дополнила его декорации не$ менее замечательными костюмами в спектакле А.Чехова «Дама с собачкой».
Его внешность, во всяком случае в молодости, постоянно претерпевала изменения: то длинные волосы, бородка и усы в духе Атоса и Арамиса, то бритоголовый, без усов и бороды. Огромные линзы очков вдруг сменялись пенсне. То — элегантный, безукоризненно одетый, то — подчеркнуто небрежный в одежде. Еще в годы учебы в институте его мама, Елена Борисовна Новикова укоряла Сережу за последнее, ставя в пример меня. Когда недавно я напомнил ему об этом, он ответил: «Мама была права».
Однажды я встретил его зимой на улице Горького. Он был в длинной, метущей пыль по тротуару дубленке. В другой раз на нем была коротенькая куртка. Если время приходилось на период ношения шляпы, то нередко мужская половина персонажей в его эскизах декораций и иллюстрациях книг обзаводилась таким же головным убором. Но никогда Сергей нее одевался богато или декоративно.
Как-то на вопрос, почему ему нравится значок члена «Союза архитекторов СССР», Сергей ответил: «Он похож на значок „Мастер спорта СССР»».
Хотя Сергей не раз говорил, что не любит конфликтности, в нем селился бунтарский дух. В каждом случае, когда что-то было не по нему — немедленно следовал разрыв отношений с театром, и сотрудничество не возобновлялось. В начале 90-х ему очень импонировало бунтарство Д. Галковского, опубликовавшего статьи «Андеграунд» и «Разбитый компас указывает путь» в Независимой газете.
Он постоянно оппозиционировал властям: проживая на Страстном бульваре, ругал большевиков, переехав на Земляной вал — Чубайса и Лужкова, а заодно Америку и Францию. Думаю, если бы он жил в XIX веке, от него досталось бы масонам.
Демократичный по натуре, лишенный какого-либо высокомерия и чванства, Сергей Бархин являет собой яркий пример честности, скромности, таланта, благородства. При всех его достоинствах в его сердце и душе уживались еще застенчивость и ранимость. С возрастом застенчивость ушла, а ранимость притаилась, надежно спрятанная за иронией, смешком а иногда и матерком.
Позднее он усвоил точку зрения Андрея Кончаловского, что смеяться и иронизировать можно только над самим собой. Но ранимость и ненормативная лексика остались.
14.10.03. // рукопись. Архив В. И. Березкина