Вот и Кама Гинкас поддержал меня, и рассказал что-то вроде заветки.
Ему было лет шесть-семь. Семья жила на даче под Каунасом. Кама был простужен, и ему было запрещено купаться. Оставлен гулять он был на попечение какой-то тетушки. Сидела она неподалеку от Немана в небольшом леске. Он, одетый в длинные черные сатиновые трусы, ходил по берегу, изредка заходя босыми ногами в воду. Важно было не замочить трусы. Иначе считалось бы, что он купался. Вдруг он увидел какую-то палку, воткнутую в дно реки, совсем близко от берега. Кама решил, что было бы очень хорошо иметь такую шикарную палку. Ею можно было лихо махать, изображая Чапаева. Он сделал шаг в сторону палки, немного замочил самый край трусов и… неожиданно провалился в яму, которая и была отмечена этой палкой. Не умеющий плавать маленький Гинкас пошел ко дну, и достиг его. Потом он стал подниматься наверх, его выбросило на воздух, и он, мгновенно увидев берег, множество загорающих и играющих людей, уже хотел, было, издать крик о помощи, еще даже не успев втянуть в себя хоть каплю воздуха, как немедленно стал погружаться опять в глубину реки. Он сразу понял, что тонет, и, погружаясь снова, решил дойти до дна, а там оттолкнуться от него, и, по возможности, выскочить на поверхности воды, как можно выше, и успеть выкрикнуть: «Спасите!». Он опять не смог издать вопль, но его уже заметили, Какой-то юноша бросился в воду и спас его. Его уложили на спину и делали искусственное дыхание. Были возгласы, запрещающие класть его на живот. Он все ясно слышал, и, наконец, его вручили тетушке. Где-то в леске, поблизости от дачи через два часа примчался на машине и нашел их чрезвычайно взволнованный отец – главный врач скорой помощи Каунаса. Ему сообщили, что сын его утонул. Увидев сына живым, отец больно ударил его, так как он все-таки не утонул, но напугал его.
Кама Гинкас вспомнил эту историю, когда семидесятые в Питере у него совершенно не было работы, и он был занят только тем, что выходил в город на прогулку с собакой. Кама понял, что ему необходимо отказаться от мысли быть режиссером, о чем он мечтал с тех самых 6-7 лет. Ему показалось, что он снова уже дошел до дна. Да так оно и было.
И в этот момент в Москве ему предложили ставить «Геду Габлер», на которой мы и встретились. И Кама стал подниматься наверх.
Теперь он часто повторяет: «ЧТОБЫ СПАСТИСЬ, НАДО ДОЙТИ ДО ДНА!»