На награждении премией «ПОЭТ» Сергея Гондлевского, мы сидели со старым знакомым Микой Голышевым во втором ряду с левого краю в знаменитом зале Политехнического музея. В этом зале до того я никогда не был. Мика, как друг поэта, должен был и собирался со сцены говорить слова восхищения. С другой стороны от меня сидела прелестная Марина Москвина.
Последние лет двадцать я считал Виктора Петровича (Мику) самым, с моей точкой зрения, красивым, величественно красивым знакомым господином, достойным кисти Оскара Кокошки. Худощавый лысый, смуглый или загорелый человек, с лицом и пронзительными глазами аскета, и по-разному оттопыренными ушами. Его высокий и чуть покатый лоб и впалые, как у черепа виски были покрыты сетью голубых узловатых жил кровеносных сосудов. Мика, выступая и говоря о «выпрямленном» человеке – Гондлевском, левой рукой, обхватил левую сторону лба с таким страданием постижения, что я невольно подтолкнул Марину с права от меня и сказал: «Ты посмотри, как хорош!». Были бурные аплодисменты в конце его речи.
Когда Мика сел на место, я без смущения хотя и не громко, восхитился его красотой, сказав, что сегодня с ним могут сравниться разве, что Ганди и Беккет, вспомнив портрет того, худощавого и с взлохмаченными волосами.
Мика тоже не смутился и изрёк: «РАНЬШЕ ОНИ (интеллигенты) СТАВИЛИ У СЕБЯ В КНИЖНОМ ШКАФУ ПОРТРЕТ ХЕМИНГУЭЯ, А ТЕПЕРЬ – БЕККЕТА!».
Но Мика был бы идеальнее. Таким должен быть и таков есть наш интеллигент и человек!