Я был знаком с Евгением Никитичем Лысиком
Я его и видел-то всего три раза. Ну не три раза, а три раза по несколько раз. Точнее и не скажешь. То есть мало. Жалко, почти не подружили.
А в Интернете посмотрел, увидел, что украинцы – журналисты и художники театра его называют даже святым, неистовым, великим. У нас слава киевских Давида Боровского и Данилы Лидера заслонила других украинцев. Я последнее время вообще забыл про Лысика.
Вспомнил только, когда увиделся на одном вечере с художником Юрием Чарышниковым. Он теперь американец, а раньше был из Львова. Юра – график, известный по иллюстрациям к Гоголю делает спектакль с Ю.Любимовым, и я потом видел его работу на Таганке, и она мне понравилась. Легкая, как и должна быть у книжника.
Только я услышал – из Львова, и сразу перед глазами встало его, Евгения Лысика лицо. Небесно голубые глаза с длинными ресницами. Глаза тяжелые. Длинные седые кудри. Нос вздернут, но не курносый. Легкая небритость, Одежда незаметна. Он вроде и не молод, но и не стар, хотя седой. А Чарышников с Лысиком немного дружил, был младшим другом. Я и стал просить его написать чего-нибудь про Лысика в наш журнал «Сцена», вспомнить его. Просто я увидел Юрино трепетное отношение к такому Мастеру.
А я Евгения впервые увидел в группе, в Дзинтари. Ах, как хороша была тогда наша группа под командованием Эдуарда Кочергина. Много было золотых: Витас Калинаускас, Светка Ставцева, Петя Белов, два грузина, один из которых – Ушанги, два белоруса – Тур и Герлован, Розенберг из Сигулды, Жора Белкин из Фрунзе и погибший в катастрофе Янковский из Симферополя. Может, кого-то забыл или спутал. Это ведь был всего один счастливый месяц. Всех через тридцать пять лет и не припомнишь.
А Лысик был в стороне. Назвать его Женей тогда было невозможно. Он все же уже тогда был взрослый. Нам с Кочергиным лет по тридцать семь, как у Пушкина, то есть по нашему еще ребята. а Лысик был не парень. Мужик. То ли тогда, а может и позже, кто-то сказал, что он был в немецком концлагере и, что искусство его тоже «такое». Было немного понятно, какое искусство делают те, кто был в лагере. Тогда я еще не интересовался искусством поляков, бывших в плену или концлагере. Хотя я знал уже про Кантора и Шайну, но видел только какие-то картинки в журналах: «Пшегланд артистичны», «Проект» и «Польша». Но не в поляках дело.
Вдруг звонит Чарышников. Уже из Америки и радостно говорит. Что пишет про Лысика и, как ему кажется, получается. И рассказывает Юра, что Евгений Никитич Лысик был вместе с отцом и двумя братьями бандеровцами и братьев тех застрелили наши, окружив… , и они с отцом….
Я просто онемел. Вот это да. Лысик был за Украину. А как же тогда учился? Чарышников говорит, что он был монументалист, рисовал, как Диего Ривера, но допустили только до театра. Все равно не могу придти в себя.
Просто не могу придти в себя, что не сблизился с таким героем и художником.
Возвращаемся к группе в Дзинтари, Лысик был в стороне от нас. Мы сидели за столом вчетвером: Кочергин, Ставцева, Калинаускас и я. Где-то рядом Петя Белов. Смеялись. Даже хохотали на рассказы Эдуарда, наши анекдоты, шутки. В общем, вели себя не скромно, обращали на себя внимание.
Лысик же был всегда в стороне. Только раз рассказал, что был неподалеку где-то в Лиелупе, ходил смотреть на съемки фильма Тиль Уленшпигель режиссера Наумова. Не нравилось. И все время прогуливался, вроде не работал, совсем не сидел в своей комнате. Говорил – надо отдохнуть перед большой работой. В последние два дня он быстро сделал несколько угольно-меловых эскизов к «Тилю Уленшпигелю» – балету для Львова. Кое-как, неровно оторвал куска четыре самого грубого крафта. Подобного артистичного экспрессионизма я не видел. Он эти эскизы сделал дня за два или даже за один. А лучше всех. Помню, я на банкете сказал тост за художников старшего поколения, имея в виду, прежде всего него. Тогда я не знал, что для Мастера ничего не стоит сделать такие эскизы, потому, что он такие эскизы сам же пишет на всю сцену. А на каждый спектакль он записывает несколько тысяч метров. Не знал я тогда, что настоящий художник театра – это оперно-балетный художник, который сам и пишет все свои эскизы в огромном натуральном размере. Таких художников я знал лишь двоих. Это – Лысик и Дорер. Может быть, только их и можно назвать настоящими театральными, как Гонзаго, но современными!
Потом довольно скоро толпой поехали в Прагу на квадриенале. Я был выпущен чекистами первый раз. Это 75й или 76й год. И вдруг там я снова увиделся с Лысиком, и мы встретились, как два друга, с большой симпатией. Ели кнедлики и шпикачки с пивичком в закусочной для чехов. И Лысик все просил меня не так громко говорить. Стеснялся русского языка. Прошло всего лет семь после танков в Праге. А мы с Шифферсом давно договорились, что и сами простые русские стояли под танками все годы с самой революции. И поэтому, да и по глупости я не стеснялся и говорил громко.
На выставке в советском отделе висели большие блистательные темперы или гуаши – деликатно цветные задники и экспрессивные костюмы. Шары разных размеров, толстые колья и люди, персонажи «Тиля» в энергичном движении, даже в беге не известно куда. Уж не помню, вошел ли Лысик в число советских художников, награжденных золотой медалью за экспозицию или не был отбит у капиталистических «прогрессистов» и не включен в список награжденных бессменной председательницей пражских жюри тех квадриеналей М.Н.Пожарской. Думаю, что нет, не вошел. Мои же эскизы к «Ромео и Джульетте» вообще выставили где-то в советском посольстве или каком-то культурном центре, куда никто никогда не ходил даже из советских. Ссылались на ЦК!!! Или на академию!
Да я радовался, что выпустили за границу. Мы с Лысиком немного походили по зимней Праге, и, может, еще раза два вместе попили пива, а про искусство не слишком говорили, а только про танки.
Когда мы встретились третий раз, был какой-то после перестроечный съезд театральных деятелей. Мы бросились друг к другу, как старые друзья. Как художник, мне он очень нравился тем, что он такой действительно единственный, горячий, философский, трагический, фантастический, лучше всех наших официальных. Возможно, и я ему был близок моей альтернативностью всему нашему раздутому. Я уже знал, что Лысик уезжал на работу в Минск, но потом вернулся обратно во Львов. Совершенно не было чувства, что мы видимся в последний раз.
Только потом я узнал, что Лысик сделал более восьмидесяти оперных и балетных спектаклей. И сделал он их своими руками от эскизов до натуры. А это квадратные километры монументальной живописи, которая потом вынуждена раствориться, истлеть на складах музыкальных театров.
И все же я с трепетом увидел Евгения Лысика еще два раза. Правда только эскизы (и тоже карандашные). Сначала в Кировском театре, в котором я оказался по любви ко мне Игоря Иванова. Там были эскизы к Тилю. А потом в мастерских Большого театра Зинаида Андреевна Агеева, влюбленная в фантазии-эскизы Лысика, к какому-то готовящемуся спектаклю его, показала мне предварительные, тоже карандашные части прирезок для Большого, где тоже что-то не состоялось. Это были эскизы, которые она бережно хранила. Спектакль Лысика в Большом почему-то не случился, но это ведь только украшает Евгения Никитича Лысика. Незабываемого художника театра.
Радуюсь, что общество все же оценило гений мастера. Евгений Никитич – народный художник и лауреат всяких премий. И где бы я ни оказался, в местах театральной работы Лысика, помнят и любят Художника его «Щелкунчик», «Ромео и Джульетта», «Джордано Бруно», «Кармен сюита» и другие.
Буду всячески просить Юру Чарышникова написать про Женю Лысика написать побольше, а может и Игорь Иванов что-нибудь вспомнит и напишет. И может быть, достанем через Львовчан какие-нибудь эскизы бесценного Лысика, и обязательно портрет. Вы сразу поймете, какой он смелый, острый, легкий. Не перечислить всех качеств гениального ХУДОЖНИКА ЕВГЕНИЯ ЛЫСИКА!
Накануне 2010 года.
Сергей Бархин.
∞
Три недели не приходили из Америки воспоминания Юрия Чарышникова. И вдруг 17 февраля уже 2010 года – сразу два больших желтых конверта. А мы с ним уже беспокоились по телефонам.
Попытаюсь расшифровать, хотя Чарышников пишет, как князь Мышкин.
Вот его письмо:
20 января
Paterson, N 1
U.S.A.
Здравствуйте, Сергей!
Отсылаю Вам самодеятельный, дилетантский текст.
Выслал все, что мог.
Ваше желание вспомнить о гениальном Лысике, восхищает.
Бог даст, встретимся в столице.
Всех благ!
Ю.Чарышников.
∞
Наброски к портрету Евгения Лысика
С Евгением Микитовичем мы познакомились на площади перед пышным фасадом оперного театра во Львове.
После длительного разговора отправились в кафе, где тогда можно было выпить Пуркарское из Молдавии.
В то время Лысик был штатным художником театра. Заработок его был невелик и равен зарплате мастера сцены, что огорчало небогатого Евгения Микитовича.
Работал он энергично, страстно; для каждой новой постановки Мастер находил неожиданные и авангардные решения; фантазия его была безграничной.
Каждая постановка отличалась цветовым решением и оригинальным композиционным решением.
Все, сделанное мастером, значительно.
Для провинциальной Галиции его постановки были неординарны и дерзки, наполнены глубоким смыслом и символикой.
Вместе с великой музыкой сценография создавала уникальный синтез. Это был волшебный театр.
Лысик свободно развивал тему каждой постановки. Это был случай редкой для художника независимости.
В те времена (начало 70х) оперный театр в Львове был без великих голосов, великих балерин, выдающихся режиссеров и балетмейстеров.
Это, как ни странно, был театр одного художника. Публика шла смотреть на Лысика.
Мастер поставил восемьдесят опер и балетов в разных городах и странах.
Бриллиантами этого изумительного ожерелья – великие балеты: «Спартак», «Ромео и Джульетта», «Легенда о любви», «Щелкунчик», «Тиль Уленшпигель», Сотворение мира» и оперы «Война и мир».и «Макбет».
Мастер блестяще владел палитрой постановочных средств.
Нередко он расписывал костюмы прямо на актерах.
Категории его высокого искусства, несомненно выше «гамбургского счета».
Рисовал он, как бог, на уровне старых мастеров, начиная от пятки, свободно завершая сложнейший ракурс, пользуясь углем или сангиной.
Писал на задниках (6х10м) метлами и щетками широко и сочно.1
Его мир был населен богами и героями.
Душа его стремилась к вершинам.
В студенческие годы Евгения исключали из художественных школ Львова… за формализм.
Карлики! Серые мыши Союза Художников СССР!
Обогрел и обучил специфике театрального искусства знаменитый украинский театральный художник, аристократ и барин Ф.Ф.Нирод.
В конце шестидесятых Лысик поставилсвой первый и значительный балет «Спартак», на премьеру которого был приглашен Арам Хачатурян. (?)
Знаменитый композитор в интервью местному радио заявил, что, приехав во Львов, открыл для себя красоту города и гениального художника Евгения Лысика.
Восстанавливая в памяти много лет спустя, вспоминаю истории, рассказанные художником.
Итак, история первая:
«Мне предложили поставить балет «Легенда о Любви» в Турции, в Стамбуле.
В день премьеры театр был оцеплен танками и военными.
В партере в проходах стоят автоматчики, а в самом театре – только офицеры.
Оказалось, что в Стамбуле произошел переворот и власть в стране захватили полковники.
После премьеры (а овации продолжались долго) меня под охраной автоматчиков в броневике доставили в аэропорт.
История вторая:
«Как-то в начале восьмидесятых меня пригласили поставить оперу в театре Вроцлава. Профсоюз театра, узнав о моем приезде, бойкотировал работу над спектаклем.
Рабочие сцены, маляры, бутафоры отказались работать со мной. А до премьеры оставались считанные дни.
Отыскав ведра, малярные кисти, щетки, я приступил к делу.
Уже ночью на сцене появился персонаж из бригады маляров и спросил, чем он может мне помочь.
Утром я завершил роспись, и на сцене появилась театральная бригада. Увидев написанный мной задник (размером 6х6м) негодяи замерли. Такого финала они не ожидали.
Премьера же прошла успешно. И меня вызывали аплодисментами несколько раз.
История третья:
Всегда мечтал увидеть Италию. И с женой откладывал немного денег на такое путешествие.
Наконец-то меня включили в группу художников СССР, и я на крыльях отправился в Москву.
Душа трепетала от счастья. Скоро, очень скоро я увижу росписи Мазаччо и Джотто, войду в базилику святого Петра, увижу шедевры Мантеньи и Перуджино, Боттичелли и Гирландайо.
У меня от счастья закружилась голова.
Господь услыхал мои молитвы.
Оказалось, я рано ликовал.
Итак, сел в автобус до Шереметьево.
Настроение у всехбыло приподнятое и радостное…
Однако уже при посадке в самолет в списке туристов меня не нашли. Очевидно кто-то из чиновников союза художников СССР занял мое место.
В этом же году была провалена и премьера моего балета в Большом театре.
История четвертая:
В начале семидесятых Кировский театр предложил мне поставить балет «Тиль Уленшпигель».
На премьере присутствовал Романов.2
Балет ему не понравился.
Через несколько дней в театре начался пожар, и пламя уничтожило часть оформления и костюмов.
Несколько слов о внешности мастера. Он был высок и худ, седой. У него были необыкновенно умные глаза и выразительные руки.
Великий художник стал достопримечательностью города, а его великолепные афиши вносили в серый фон старого города цвет и формализм.
Он умел слушать и говорить только по существу.
В часной беседе Лысик вещал афоризмами и символами.
В пятидесятые годы отец Лысика вместе с сыновьями перебрались во Львов, из деревни в город.
Два брата Евгения погибли, участвуя в освободительном движении в Галиции. Отец будущего мастера был дворником. Безусловно на одаренного парня оказали влияние архитектурная среда Львова, искусство старых мастеров, Из современных ему художников – Дали и мексиканская школа монументального искусства.
Вряд ли я ошибусь, поставив Лысика рядом с Ороско и Сикейросом.
Светлый,чистый и романтический Лысик – уникальное явление мировой культуры.
Как-то в золотую львовскую осень мы стояли с Евгением Микитовичем за столиком в кафе, попивая красное молдавское вино. Молчали.
Каждый думал о своем.
Был дождливый день. Рядом с нами парил во львовском тумане серый силуэт театра оперы.
Талия, перебирая серебряные струны арфы, слетела с фронтона театра, коснувшись крылом Мастера: «Гений – это терпение в высшей степени» – прошептала она.
1 (на самом деле задник львовского театра почти вдвое больше, а по площадь в четыре, указанных Ю Чарышниковым. С.Б.).
2 В то время это был партийный начальник города, который назывался Ленинград, и в котором располагался этот Кировский театр(ныне Мариинский. Романов был маленький, как Ежов, и очень вредный и злопамятый человек.