1990г. Герой нашего детства и юности Буров
Главным архитектурным учителем моим на протяжении всей жизни была мама, потом другие родственники — дедушка, дядя. Боря, тетя Аня и папа. В институте — Туркус, Парусников, Сатунц и Мовчан. И, наконец, Павлов, в мастерской которого я промучился три года. Все они, без исключения, любили и чрезвычайно ценили Андрея Константиновича Бурова. Многие — мама, Сатунц, Павлов учились у самого А.К, в академии архитектуры.
Множество легенд сопровождало его, т,к. он был, наверное, самой заметной фигурой на сцене советского архитектурного театра с 20-х до 60-х годов.
Но даже он был отравлен, напуган советизмом и вынужден был видеть плохое лишь в непосредственных начальниках. Он, будучи очень находчивым и остроумным человеком, всегда выступал и «выступал» и не упускал случая прилюдно разоблачить и тем унизить очередного начальника в архитектуре с последующими проблемами для себя. Короче, в нашей архитектурной камере он вел себя нескромно, иногда пытаясь перебежать в другую – в науку и там избежать мести или искать защиты, всячески окружая себя звездами (не паханами) соседних лагерей — Фаворским, Эйзенштейном, Капицей, Корбюзье. Основным своим учителем жизни могу назвать Бурова и я, т.к. он научил меня не сдаваться и не соглашаться с общепринятыми, интуитивно ощущать ложь наших иерархий.
Будучи руководителем маминой диссертации, он сидел во главе стола у нас дома после защиты и, можно сказать, был тамадой, во всяком случае, главным. Неожиданно предложил слово для тоста мне, маленькому, и я вынужден был встать и смущенно пролепетать свой: «за маму». Он бурно поддерживал, спасая меня, не знающего, что говорить, уловив прямой смысл тоста — за маму, как Маму, а не только за блестящего кандидата архитектуры и прочее.
Позже он приезжал к Аносовым-Залесским на дачу, где жили и мы.
А надо вспомнить, что в детстве он пугал нас тем, что обещал съесть, предварительно зажарив наши с сестрой Таней пупки (вот сюрреализм). Я тут же предупредил об этом пятилетнего Пашу Аносова, и Буров «раскрылся», повторив прежнюю угрозу-остроту, как дежурную, все же напугавшую Пашу, несмотря на предупреждение. Паша убежал по оврагу к реке.
Буров очень часто, как нам казалось, ездил за границу и этим я объяснял его стильный, не советский вид. Могу себе представить, как трудно было это вое доставать в 40-50-е годы. Модные в то время мужские цигейки (а совсем не дубленки) — синие, серые, коричневые, шапки-пирожки, называемые гоголь, ботинки на каучуке, зеленые широкополые шляпы. Да-да, были и в те жутковатые годы модники. В тот приезд на дачу Седовых к Аносовым на Бурове был прямо поразивший меня рыжий, свиной кожи, пояс — великолепный и явно заграничный.
Я всегда мечтал о таком, и сейчас, наконец, привезя гораздо более плохой из античного Сплита, хожу с гордостью, считая это принадлежностью к одному с Буровым ордену — ордену рыжего кожаного пояса.
Буровы в 54-55-х годах снимали дачу на Николиной Горе. Сам А.К., видно, очень был падок до всего нового, последнего, современного, урбанистического, технического. Он сам снимал и монтировал кино (как и все мы, — ребята, был без ума от «Чаек, умирающих в гавани»). Валя, его сын, пользовался мощнейшими (военными) магнитофонами, вообще только появившимися тогда с лучшим джазом на пленках. Буров водил свой Москвичек, мне казалось, Опель. Он почти не боялся ничего нового и устанавливал или знал идеалы молодых,
Поступив в институт, все студенты и я, конечно, восторгались Капеллой в Роншане Корбюзье — возлюбленной Г.Я.Мовчана. А мама сказала, что А.К. ее не принял, даже не понял и ругал? Конечно, он ведь был все же рационалист и эстет. Истинный парадокс, глупость, произвол он не понимал и не хотел принимать. Буров был острейший логик, Однако его нелюбовь к этой капелле меня смутила. Впечатлений от проектов его я совершенно не помню, кроме разочаровавших меня некрасивых (по нашему институтскому тогда мнению) домиков из СВАМа в 1957 году в институтской стенной газете. Однако рассказ З.Ф. Зубаревой о его замысле сделать черный полированный дом вдохновлял меня не раз делать черное и блестящее – «Вассу Железнову» в ЦТСА из лако¬вой кожи. Буров был из тех людей, которые, сделав или даже сказав что-нибудь, открывают красоту прежде неизвестного.
Образ Бурова давал представление о том, как выглядели герои Хемингуэя или, скорее, Ремарка в зрелости. Усики, как у Роберта Тейлора в к/ф «Мост Ватерлоо». Позже я заметил такие же у Дм.Георг.Олтаржевского, Гайгарова, Сатунца, Рыбицкого, т.е. у всех красавцев-героев. Седоватые вьющиеся волосы, волевая челюсть, насмешливый и оче¬нь неуязвимый вид, вызывающий всеобщее восхищение. Неуязвимость Бурова заставляла и вас искать его покровительства и желанной защиты от других, сильных должностями и чинами. Фасад дома архитектора помню с самого детства, но нравится он мне с каждым годом вcе больше.
Возможно, что Пьеро де ла Франческа стал таким любимым для всех нас и из-за Бурова. Хорошо бы собрать праздничный стол, куда пригла¬сить Бурова, Гольца, Оленева, Павлова и попросить у них совета, рассказать им, что я их помню и рассказываю другим, молодым, как умею.
1990 г.