Борис Абрамович Наравцевич

Борис Абрамович Наравцевич

1994г., Мы так счастливо работали. Наравцевич

Вспомнить Бориса Абрамовича Наравцевича – режиссера мне очень легко. Надо только закрыть глаза.

Немедленно (быстрее света) я оказываюсь в вечернем, летнем Нижнем – горьковатом Горьком семидесятых годов. Борис Абрамович легкой детской трусцой, обутый в сандалии пионерского довоенного стиля (в которых помню и себя) выбегает из зала на сцену горьковского ТЮЗа и быстро и горячо, но с улыбкой что-то объясняет артистам – режиссирует. Лицо его нежно-розовое, как у ребенка, седые волосы кажутся негустой шевелюрой десятилетнего блондина, бег его живо говорит о салочках и прятках нашего детства, аккуратная одежда радостно кричит о заботливом доме.

Беспечность, с которой он говорит о пьесах, трактовках, ролях и амбициях вырисовывает собеседнику великолепного оптимиста. Оптимиста, уверенного, что всякое будущее и тем более будущее его спектакля – светло. Возможно, это его свойство делало все те запомнившиеся спектакли такими легкими, ясными, детскими. Это не был старик, рассказывающий детям сказку. Это был мальчонка, придумывающий красивую игру, а другие ребятишки – детишки его сосредоточенно слушают.

Многие его спектакли пытались закрыть, но все обходилось, в конце концов, хорошо. Он был счастливого характера и легкой руки.

Приезжая в Горький, я всегда оказывался у него на обеде или ужине в чистейшем и книжном доме, ласкал его боксера, поддерживал его супругу – Надежду Николаевну в ее заботах о здоровье нашего главного режиссера и пытался завести его на какую-нибудь оригинальную пьесу, давно забытую советским реперткомом.

Разговоры эти почти всегда происходили в присутствии Толи Алтшуллера, которого Борис Абрамович очень ценил, хотя иногда по-детски больно обижал, как все мы обижаем самых близких.

В тот вечер Борис Абрамович пригласил нас на ужин. Мы встретились с Толей на длиннющей Кавалихинской, независимо прикупив по четвертинке водки каждый. Какому русскому придет мысль в голову появиться в доме у старшего и уважаемого друга с четвертинкой? Может, у нас денег не было? Тогда очень часто не было денег. Однако и Борис Абрамович деликатно вынул из холодильника тоже четвертинку. Как английский джентльмен.

Был длинный вечер с длинными и горячими разговорами, а выпили мы на троих всего лишь одну. И так было хорошо. Часто удивлялся и вспоминал этот трезвый вечер как совершенный парадокс. Как нам удалось выпить так мало? Может, мы были пьяны идеями и восторгом совместных планов?

В театре у Бориса Абрамовича я встретил замечательных людей, специалистов и будущих друзей – Ривочку Левите, Толю Альтшуллера, Сашу Леонтьева, Андрея Дрознина, Сашу Палееса, Эдика Фортильмейстера, Феликса Шермана и множество молодых артистов. Борис Абрамович умел собирать компанию. Театр и город были хорошие. Торжественно мы обедали в ресторане “Москва”, где была лучшая в Советском Союзе кухня (это не преувеличение и подтвердит каждый, кто понимал и помнит).

Борис Абрамович радостно ценил и меня и предлагал делать мне всегда очень редко разрешаемую классику – Островского, Чехова, Шекспира, Мольера, Пушкина. Множество раз я ездил в Горький и очень полюбил и город, и театр, и труппу, и Бориса Абрамовича, его семью, собаку, квартиру, улицу, гостиницу, трамваи, вечера, набережную, Волгу. И вспомнить можно очень многое. Но, чтобы вы узнали Наравцевича действительно хорошо, правильно рассказать лишь одну историю, свидетелем которой я не был, а лишь слышал о ней от самого Наравцевича.

До Нижнего Новгорода, до Горького Наравцевич служил главным режиссером в каком-то городе, кажется в Воронеже или Рязани. Как всякий главный режиссер, Б. А. Должен был быть членом партии. Беспартийный еврей не имел бы просто работы, не то, что должности. В город тот, Кажется Воронеж, приехал то ли студент – дипломник, то ли просто молодой режиссер ставить спектакль в театре, в ТЮЗе, где и был главным Б. А. Поставил он тот спектакль и вдруг (то ли по знакомству, то ли по случайности или справедливости) – хвалебная передача по Голосу Америки (а вдруг даже по Свободе!). Ну это – как шпионы!!! Оба!..

Собирается обком и вызывают в громадный зал, полный партийцев (как у Кафки) Наравцевича заклеймить молодого режиссера, осудить, откреститься, снять с себя грех, обвинить, признаться в верности делу партии. Идет бедный Наравцевич по проходу, кругом гневные крупные лица. А Б. А. – невысокий, нехрабрый, м. б. лишающийся последней хорошей службы, м. б. готовящийся отправиться в ссылку или даже в лагерь и конечно через тюрьму, должен громко при всех заклеймить. Выходит он на трибуну, подталкиваемый сотней – другой пронзительных голубых глаз, и, кажется готов сказать нужные им слова. Но не может. Он не говорит слов и в защиту “виновного”, т. к. в минуту эту лишился голоса. И голос этот пропал и не служил ему целый месяц, а лечили его (может из подозрений) наверное даже в обкомовской больнице. ОРГАНИЗМ, КРОВЬ, СПИННОЙ МОЗГ, НАРАВЦЕВИЧА НЕ ЗАХОТЕЛИ, НЕ СМОГЛИ СЛУЖИТЬ ДАЖЕ ВЫНУЖДЕННОЙ ПОДЛОСТИ. Вот как получалось у истинно благородных людей. Конечно все и он боялись той сотни – другой в любом месте страны, но видно не до крови, не до спинного мозга.

В трудные минуты, конечно не такие трудные, как у Б.А., я всегда молю Бога о таком свойстве и в страхе и в гневе. Господи! Лиши меня слова, голоса!

И случай с Борисом Абрамовичем Наравцевича для меня всегда будет примером прямо-таки библейского выхода. Когда Бог запечатал уста.

P.S. Уважаемые редакторы предполагаемого сборника!

Убедительно прошу простить меня за все возможные орфографические и синтаксические ошибки. Это у меня пожизненно. Прошу простить, что не сумел перепечатать свою заметку.

Мне кажется возможным напечатать и в сборнике – Б.А., не расшифровывая, т.к. не возможно тридцать раз писать – Борис Абрамович Наравцевич. Я уверен, что это не будет выглядеть фамильярностью или неуважением.

Если Вы сочтете возможным выделить прописными буквами то, что у меня написано крупно (о спинном мозге), мне кажется, это будет хорошо.

Надеюсь, что цензуры и даже редактуры никакой не будет, т. к. иначе все пропадет (особенно, что касается партии).

Уверен, что я увижу и завизирую гранки. Это обязательно! Вы уж не сердитесь.

Если об этом случае кто-либо расскажет, то я бы поместил об этом и несколько раз.

Было бы интересно найти того режиссера.

25 июля 1994 г.